Деревянная девочка, или Ди — королева кукол - Страница 12

— С ним ты теперь часто видишься?

— Я живу у него после второго развода — почти всё время между спектаклями.

— Но как туда добираться?

— Адрес всегда с тобой! — Лен протянул руку и взял со столика медальон. — Это — маленькая «шкатулка». — Он надавил со стороны портрета, и медальон открылся после едва слышного щелчка. — Видишь, на внутренней стороне крышки код?

Сетка едва заметных штрихов на серебристой поверхности и вправду была похожа на монорельсовый код. Мне ни разу не пришло в голову открыть крышку и рассмотреть её внутреннюю поверхность…

— Эту хитрость придумал он. Четыре бриллианта с лунным камнем и яркий портрет с другой стороны так отвлекают внимание, что… обратная сторона медали совсем не бросается в глаза. Ну, я пошёл на кухню?

— Нет! — всполошилась я. — Я с тобой. Ты меня так напугал…

Лен усмехнулся:

— Я давно уже привык жить, считая каждую минуту последней.

Я бросилась ему на шею, и мы опустились на кровать.

Лен улыбнулся мне через минуту:

— Хоть от судьбы не уйдёшь, я привык считать каждую минуту последней. И поэтому не уйду на кухню, не задав тебе один вопрос.

— Какой?

— Мне всегда была непонятна твоя любовь к куклам. Кажется, это не твой стиль?

— «Судьбу нашу определяют не только наши нравы»… — процитировала я.

— Что-что?

— Судьбу определяют и всякие мелочи. Среди личных вещей в детстве у меня был компьютер и две куклы — Красная Шапочка и негритянка, — доставшиеся ещё от бабушки. Она их взяла с собой на «Сейлор», а в детстве шила им одёжки, которые были на этих куклах. Я, в общем-то, не умела с ними играть. Но это первое, что я засунула в камеру установки: куклы всегда были под рукой… Наверное, и любим мы тех, кто просто оказывается рядом. — Хотя… — Я взглянула на Лена. — Не только я, но и все девочки нашего класса были влюблены в тебя… А какая у них судьба?

— Что? — подскочил Лен. — Значит, ты была в меня влюблена?

— А почему это тебя удивляет?

— Я всегда считал, что ты была равнодушна ко мне. В лучшем случае… А может быть, презирала. Тогда… в самолёте ты побоялась отдать мне чемодан.

— Только сначала!

— Да, я знаю. Потом ты меня узнала.

— Не только… Тогда я и влюбилась в тебя.

— Но потом?… В Лондоне, в подворотне… Ты прошла мимо, даже не взглянув в мою сторону…

— Так это был ты?

«Не выдумка! Не галлюцинация… Лен у стены подъезда, у почтовых ящиков — в том же светлом пальто, с гитарою за спиной… и с той же улыбкой, которая меня тронула в самолёте…» Это воспоминание, словно кадр из фильма или миг яркого сна, сохранялось в памяти моей всю жизнь. Когда мне делалось очень плохо или, наоборот, очень хорошо, я видела эту галлюцинацию.

— За кого ты приняла меня в самолёте? За прощелыгу или мелкого вора, способного не отдать твой чемодан?

— Сначала — да… — ответила я, как во сне, — а может быть, за неумелого сыщика или телохранителя, которые мне так надоели… Но… тогда — в подъезде дома, где жила Рэг, был ты?

Я думала, что мне просто мерещится… Я встала и пошла на кухню. Мне надо было куда-то идти, бежать, но я остановилась как вкопанная. На кухонных окнах не было никаких экранов, и два окна напротив отличались от всех остальных, которые были чёрными и глухими.

Два окна были слабо освещены, и оттуда тянуло каким-то леденящим предчувствием. Мне хорошо было знакомо это идущее изнутри чувство страха.

Лен подошёл сзади и обнял меня, как тогда, в первый раз — в подъезде этого дома, похожего на музей. И я снова увидела другой подъезд — на Лондонском Айле, в белом огромном доме, построенном в стиле «модерн» для королевской аристократии и тоже сохранявшемся как музей, только другой, более поздней эпохи. Что было бы, если бы Лен обнял меня тогда? Как это изменило бы нашу жизнь? Я гостила в тот день у Регины, но меня поселили не в Королевской Резиденции, а у тётушки Рэг — какой-то принцессы крови… старой карги, которой так никогда не пришлось стать королевой. Как и Регине… если бы она поехала слушать Реквием вместе с нами… Но ей повезло, и теперь, сразу же после брака с Али, она должна будет надеть корону! Правда, на коронации не будет с ней наших девочек. Завтра… их будут хоронить в Тибете. И всё это… Всё это — из-за меня? Я гнала, гнала от себя сейчас эти мысли. Перед глазами у меня был Лен, молодой, в светлом пальто на фоне белой стены у почтовых ящиков… А сзади меня обнимал сейчас тот, с кем не судьба была встретиться пять лет назад. Встреча эта была суждена теперь. Две встречи и два подъезда.

— Вот и думай теперь, что такое судьба! — вслух высказал мои мысли Лен. — От тебя повеяло тогда таким холодом, и ты глядела почти с высокомерием и со страхом, словно была за тысячу километров от меня… не позволяя приблизиться ни на миллиметр. Я оцепенел и не смог произнести ни слова, когда ты стремительно проходила мимо. Так и слетал тогда, как дурак, в Лондон…

— А я знала прекрасно, что ты поёшь в Риме, — и не могла допустить, что это действительно ты стоишь в подъезде лондонского дома… Ты ждал меня? Я просто не могла этому поверить.

Я понимала, что сейчас думает Лен.

— И вот… Это тоже произошло помимо нас. Словно мы — куклы.

— В спектакле, который разыгрывается по своему сценарию?

— Деревянные куклы…

В словах Лена был какой-то особый смысл.

— Что ты хочешь сказать?

— Пусть лучше расскажет Клайв.

— И всё-таки…

— Знание своей судьбы… может убить любовь, но если это и происходит, то тоже благодаря «сценарию» и тоже лишь для того, чтобы то, что должно случиться, случилось в нужном месте и в нужный час…